Поиск по сайту
Маска Хеттоко
У перил моста Адзумабаси теснятся люди. Время от времени к ним подходит
полицейский и уговаривает всех разойтись, но толпа тут же смыкается снова.
Все ждут, когда под мостом пройдут лодки, направляющиеся на праздник
любования цветами вишни.
По одной и по две лодки плывут с низовьев вверх по реке, уже
поднимающейся от прилива. Над многими устроен парусиновый навес, а по бокам
его свешиваются занавески - белые в красную полоску . На носу водружены
флаги и развевающиеся вымпелы в старинном вкусе. Похоже, что все, сидящие в
лодках, слегка навеселе. В просветах между занавесками можно различить
игроков в /кэн/ - обмотав голову полотенцем на манер женщин из веселого
квартала Ёсивара или торговок рисом, они выкрикивают: "Один, два!" Видно,
как кто-то силится петь, качая в такт головой. Люди, глядящие на это с
моста, откровенно потешаются. Когда мимо проплывают лодки с музыкантами - и
с традиционными инструментами, и с европейскими - толпа на мосту разражается
громкими возгласами. Кто-то даже кричит: "Эй, дурачье!"
С моста река похожа на оловянную пластинку, белым всполохом отражающую
солнце, время от времени проходящие катера поднимают поперечную волну, и
тогда к цвету реки добавляются вспышки ослепительной позолоты. Только
кажется, что этот веселенький стук барабанов, звуки флейты и сямисэна
вонзаются в эту разглаженную водную поверхность как укусы вшей. От кирпичных
стен пивоваренного завода Саппоро далеко за насыпь тянется что-то
припорошеннное копотью, белесое, тяжеловесное - это и есть вишни, которые
сейчас в цвету. У пристани Кототои виднеется множество японских и
европейских лодок. Шлюпочный сарай университета заслоняет их от солнца, и
отсюда видно только, как движется какая-то колышащаяся темная масса.
Вот из-под моста вынырнула еще одна лодка. Как и все прежние, это
большая ладья старинной японской постройки, и она тоже направляется на
праздник любования цветущей вишней. Укрепив на лодке красно-белые занавески
с полосатым вымпелом таких же цветов, гребцы, повязав на голову одинаковые
полотенца с нарисованными на них алыми цветками вишни, поочередно то делают
взмах единственным веслом, то отталкиваются шестом. И все же лодка идет не
очень быстро. В тени занавесок виднеется человек десять. Пока лодка еще не
вошла под мост, они наигрывали на двух сямисэнах не то "Весна в сливовом
цвету", не то еще что-то, а когда песня кончилась, оркестр заиграл какую-то
разухабистую музыку, да еще с ударами гонга. На мосту снова раздался дружный
смех. Послышался плач ребенка, прижатого в давке. И пронзительный женский
голос: "Ох, да вы посмотрите только! Пляшет!" Какой-то невысокий человек,
напялив на себя шутовскую маску Хеттоко `Хеттоко - название маски и
совершаемого в ней комического танца. Маска Хеттоко изображает гротескное
лицо с прищуренными глазами, свернутым на сторону носом и огромным, сильно
искривленным ртом - считается, что она изображает лицо человека, изо всех
сил дующего на огонь (хиотоко, "огненный парень"). Кроме того, это
ругательное прозвище, вроде обалдуя., выделывал в лодке под музыку нелепый
танец.
Выпростав руки из рукавов кимоно, сшитого из ткани Титибу, он выставил
на обозрение невозможно яркую нижнюю сорочку с узкими рукавами. Что он
сильно пьян, было ясно уже потому, что накладной воротник его с черным
обшлагом отошел от сорочки и свисал отдельно, темно-синий пояс развязался и
болтался сзади. Плясал он тоже, конечно, без всякого смысла. То есть можно
было понять, что он хочет изобразить священный танец, какой танцуют на
прихрамовых праздниках, но вместо этого у него выходили совсем нелепые и
неуклюжие телодвижения. Больше было похоже на то, что человек так сильно
напился, что уже не может управлять своим телом, порой же казалось, что он
попросту не может удержать равновесия и изо всех сил машет руками и ногами,
чтобы ненароком не свалиться в воду.
Это было еще смешней, и на мосту оживленно загалдели. Смех перемежался
критическими замечаниями:
- Ты только погляди на эту фигуру!
- Да, веселится вовсю! И откуда это чучело?!
- Потеха! Ой, смотрите, споткнулся на ровном месте!
- Пляски-то затевать лучше на трезвую голову!
И все в таком духе.
Тем временем, - выпитое, что ли, подействовало сильнее, - движения
танцора становились все более странными. Голова его с завязанным у
подбородка полотенцем с вишенным узором задергалась, как стрелка
испорченного метронома, он несколько раз подряд чуть не выпал за борт лодки.
Лодочник явно даже забеспокоился и дважды окликнул его сзади, но тот,
казалось, и, не слышал.
И тут боковая волна от проходившего мимо пароходика сильно качнула
лодку. В этот момент человечек в маске Хеттоко, будто удар пришелся по нему,
подался на три шага вперед, описал последний большой круг и, остановившись,
как прекративший вращение волчок, упал навзничь на дно лодки, задрав ноги в
трикотажных кальсонах.
Зеваки на мосту грянули смехом. В лодке от этого происшествия, кажется,
даже сломалась ручка сямисэна. Через занавески видно было, как вся эта
только что шумно веселившаяся хмельная компания пришла в смятение, одни
вскочили с сидений, другие, наоборот, сели. Гремевший вовсю оркестр внезапно
умолк, словно захлебнулся. Слышны были только громкие голоса. Там, как
видно, произошло что-то неожиданное. Через некоторое время из-под тента
выглянул человек с красным лицом и, растерянно жестикулируя, что-то
скороговоркой сказал гребцу. Тогда лодка почему-то сменила направление и
двинулась не в ту сторону, где цвели вишни, а к противоположному берегу, к
Яманосюку.
О внезапной смерти человека в маске зеваки на мосту узнали спустя
десять минут. Более подробные сведения были помещены в газете на следующий
день в отделе "Разное". Там было сказано, что звали этого Хеттоко Ямамура
Хэйкити и что умер он от кровоизлияния в мозг.
* * *
Ямамура Хэйкити - владелец полученной в наследство от отца лавки
художественных принадлежностей в Вакамацу-мати, в районе Нихомбаси. Умер он
в возрасте сорока пяти лет, оставив веснушчатую жену и служившего в армии
сына. Они были не слишком богаты, но все же держали при лавке двоих
приказчиков и, в общем, жили, по-видимому, не хуже других. Рассказывают, что
во время японо-китайской войны они занялись скупкой малахитового пигмента
где-то в окрестностях Акита и не прогадали, а раньше у лавки только и было
хорошего, что репутация старой фирмы, постоянных же клиентов - раз-два, и
обчелся.
Хэйкити - круглолицый, лысоватый, с мелкими морщинами вокруг глаз,
чем-то комичный и со всеми подобострастно любезный. Больше всего он любит
выпить и во хмелю ведет себя вполне сносно. Одно только плохо - как выпьет,
так и принимается за свои странные танцы. Как сам он рассказывал, началось
все с того, что он учился танцевать у хозяйки заведения Тоеда на улице
Хамате, бравшей уроки танцев для прихрамовых танцовщиц-жриц /мико/; в те
времена и в Симбаси, и в Ёсите эти танцы были в большом ходу. Но, конечно,
гордиться своим искусством ему не приходится. Грубо говоря - танцы его
какие-то сумасшедшие, выражаясь помягче - они немногим приятнее, чем
движения актеров Кабуки. Однако он и сам, видно, это сознает и в трезвом
виде даже не упоминает о своих священных танцах. "Ямамура-сан! Изобрази-ка
нам что-нибудь!" - просят его, бывало, но он только отшучивается. Но стоит
ему приложиться к божественному напитку, как он тотчас повязывает голову
полотенцем, изображает звуки флейты и барабана, становится в позу и начинает
подергивать плечами, обуреваемый неудержимым желанием танцевать в маске
Хеттоко свои шутовские танцы. А стоит ему начать, как он впадает в раж и уже
не может остановиться. Есть при этом сямисэн и пение или нет - это его
нисколько не волнует.
Уже два раза под пагубным действием выпитого он падал и терял сознание,
как при апоплексии. В первый раз это случилось в бане, когда он обливался
горячей водой и вдруг рухнул на цементную раковину. Тогда он только ушиб
поясницу и уже через десять минут пришел в себя. Во второй раз он упал дома,
в амбаре. Позвали врача, и на этот раз, чтобы привести его в чувство,
потребовалось уже полчаса. Врач тогда настрого запретил ему пить. Некоторое
время он воздерживался самым похвальным образом, но продлилось это недолго.
Приговаривая "немножко-то ничего, он постепенно увеличил дозу, и не прошло и
полумесяца, как незаметно возвратился к старому. Однако он по этому поводу
особенно не огорчался и время от время заявлял: "А совсем не пить, так для
здоровья, наоборот, только хуже будет".
* * *
Но пьет Хэйкити не только из физической потребности, как он сам всем
объясняет. Он не может отказаться от выпивки и по психологическим причинам.
Ведь только когда он под хмельком, он делается отважным и не смущается
ничьим присутствием. Хочется ему танцевать - танцует, хочется спать - спит.
И никто ему не указ. А для Хэйкити это важнее всего. А почему, собственно?
Этого он и сам не понимает.
Он знает только, что, когда выпьет, то становится другим человеком.
Напляшется, бывало, доупаду, а как протрезвеет и скажут ему: "Ну и набрался
же ты вчера", - он сразу смущается и привычно врет: "Да я как выпью, так уж
ничего не соображаю. Утром встал - и совсем не помню, что вчера делал. Как
во сне". На самом деле он отлично помнит, как сначала танцевал, а потом
заснул. И трудно себе представить, что тот, вчерашний Хэйкити, очтавшийся у
него в памяти, и Хэйкити сегодняшний - один и тот же человек. Какой из них
настоящий, - он и сам толком не понимает. Пьян он бывает временами, в
обычное время - трезв. Выходит, трезвый Хэйкити - и есть настоящий, но, как
это ни странно, сам Хэйкити не может поручиться ни за то, ни за другое. Ведь
то, чего он потом стыдится, почти всегда совершается в пьяном виде. Танцы -
это бы еще ладно. Но он играет в цветочные карты. Спит с продажными
женщинами. Словом, делает такое, о чем тут и не напишешь. Кому же захочется
утверждать, что в подобных делах и выражается его истинное "я". У бога Януса
два лица, и никому неведомо, какое из них настоящее. Так и с Хэйкити.
Я уже сказал, что Хэйкити трезвый и Хэйкити пьяный - два совершенно
различных человека. По части вранья Хэйкити трезвый мало кому уступит.
Иногда он и сам это понимает. Однако это не значит, что он плетет свои
выдумки ради выгоды или расчета. Лжет он почти бессознательно. Солгав, тут
же примечает это, но пока говорит, подумать о последствиях не в состоянии.
Хэйкити и сам не мог бы объяснить, зачем привирает. Но стоит ему с
кем-нибудь заговорить, как с языка сама собой срывается ложь, о которой он
до того и не помышлял. Однако это не особенно его тяготит. И не кажется
чем-то дурным. Поэтому что ни день Хэйкити городит свои россказни безо
всякого стеснения.
. * * *
Хэйкити как-то рассказывал, что одиннадцати лет поступил в услужение в
писчебумажный магазин в Минами-Дэммате. Хозяин его был ревностный адепт
буддийской школы Тэндай и даже к ужину не прикасался, не произнеся перед тем
соответствующей сутры. И вот через два месяца после появления Хэйкити в
магазине, повинуясь какому-то неожиданному порыву, хозяйка сбежала в чем
была с молодым приказчиком. То ли потому, что хозяин, помешанный на
Лотосовой сутре, перестал на нее надеяться, поскольку она не помогла ему
сохранить семью, но рассказывали, что он вдруг переметнулся в буддизм школы
Дзедо, бросил в реку изображение Тайсяку (Индры), положил под котел
изображение великого бодхисаттвы Ситимэн и сжег его дотла, - и вообще много
всякого натворил.
По словам Хэйкити, он прожил там до двадцати лет и, бывало, плутовал со
счетами и тогда отправлялся куда-нибудь поразвлечься. У него даже
сохранились неприятные воспоминания - об одной женщине, с которой он был
близок и которая как-то предложила ему совершить вместе самоубийство по
сговору. Тогда ему удалось под разными предлогами выйти из положения, а
через три дня он узнал, что она все-таки совершила самоубийство - вместе с
работником из мастерской металлических украшений. Человек, с которым она
прежде была близка, ушел к другой, и назло ему она хотела умереть с первым
встречным.
Когда Хэйкити исполнилось двадцать, умер его отец, и тогда, взяв в
лавке расчет, он поехал домой. Как-то через полмесяца приказчик, служивший
еще при жизни отца, попросил молодого хозяина написать письмо. Это был
человек лет пятидесяти, вполне порядочный, который в то время повредил себе
пальцы правой руки и не мог писать. Приказчик этот попросил сообщить в
письме следующее: "Все идет как надо, скоро приеду", - так Хэйкити и
написал. Письмо было адресовано женщине, и Хэйкити поддразнил его:
"Смотрите-ка! А вы опасный человек!" - на что тот ответил кратко: "Это
письмо моей старшей сестре". Через три дня этот человек ушел из дому,
сказав, что идет к клиентам за заказами, и не вернулся. При проверке счетов
обнаружилась огромная недостача. Письмо, по всей вероятности, было
адресовано любовнице. Где еще сыщешь такого остолопа, как Хэйкити, который
сам же еще взялся и написать это послание!..
Все это были выдумки. Но без этих выдумок в жизни Хэйкити (той, что
известна людям), наверно, ничего и не останется.
* * *
Наверняка Хэйкити был уже в подпитии, когда позаимствовал у веселой
компании маску Хеттоко и сел в лодку, отправлявшуюся на праздник цветущей
вишни.
Я уже рассказывал, что он упал на дно лодки и умер во время танцев. Вся
компания, конечно, перепугалась донельзя. Но больше всех поражен был
наставник традиционной музыки Киемото-буси, которому Хэйкити свалился
буквально на голову. Потом тело скатилось на красное одеяло, расстеленное на
шкафуте лодки, где были разложены рулетики, обвернутые водорослями, и
вареные яйца.
- Что за шутки? Ты же мог пораниться! - сердито сказал старшина
квартала, главный в лодке, все еще думая, что Хэйкити шутит. Но Хэйкити не
пошевелился.
Сидевший рядом парикмахер, заподозрив неладное, потряс Хэйкити за плечо
и окликнул его: "Хозяин, эй, хозяин!" - но Хэйкити опять ничего снова не
ответил. Парикмахер взял его за руку и почувствовал холод. Вдвоем они
подняли Хэйкити. Все взволнованно наклонились над ним. "Хозяин, эй, хозяин,
эй!" - встревоженно восклицал парикмахер.
И тут едва различимый звук - не то вздох, не то голос - послышался
старшине из-под маски. "Маску... снимите... маску..." Старшина с лодочником
дрожащими руками стянули с его головы маску и полотенце.
Но то, что они увидели под маской, уже не походило на лицо Хэйкити.
Мелкий его нос заострился, губы потеряли цвет, по бледному лбу градом
катился пот. Никто бы теперь не узнал в нем весельчака, комика, балагура
Хэйкити. Не переменилась только скривившая вытянутые губы, притворно
глуповатая, безмолвно смотрящая на Хэйкити с красного одеяла маска Хеттоко.
